Книга Все правые руки - Юрий Витальевич Яньшин

class="p1">Все эти убийства до сего момента считались нераскрытыми. Одиннадцать лет Рахлину удавалось заметать следы своей нечистой совести, и он уже поверил в свою абсолютную безнаказанность и превосходство над интеллектом следователей всех мастей. И вот четыре дня назад он позволил себе немного расслабиться, а потому и не учел некоторых нюансов современности. Ко всему прочему, то, что он совершил накануне, было не просто криминалом, а частью глобальной политики, где ставки неимоверно высоки и действуют уже совсем иные механизмы и средства. Он не учел данных обстоятельств, когда соглашался на очередную «подработку» и это сыграло с ним злую шутку. И понял он это даже не сейчас, лежа неподвижно перед этим пухленьким майором с колючими глазками и улыбкой Мефистофеля, а гораздо раньше – как только пришел в себя. Он и без увещеваний Иверзева понимал, что «вышел в тираж» и сейчас находится не просто в качестве отработанного и уже никому не нужного расходного материала, но является крайне нежелательной фигурой в шахматной игре, которую во что бы то ни стало, но попытаются просто смахнуть с доски, причем любыми доступными методами.

– Скажите, майор, что теперь будет со мной? – спросил он в заключение признательных показаний.

– Что будет, что будет? – раздраженно передразнил его Иверзев, которому до жути хотелось поскорей вымыть руки после всего того, что ему пришлось услышать. – Сейчас я вызову реанимобиль из нашей специальной ведомственной клиники, и мы вас переведем к нам. Вы ведь прекрасно понимаете, что вашим хозяевам вы нужны лишь в качестве главного лица на ваших же похоронах.

– Вы сможете мне там гарантировать жизнь? – все еще неуверенно поинтересовался Роман Яковлевич.

– Разумеется! – как-то даже удивился майор глупому вопросу, а затем, поняв опасения того, пояснил. – Мы, повторяю вам еще раз, как никто заинтересованы в сохранении вашей жизни, хоть это и звучит достаточно парадоксально на фоне ваших излияний. Ваши показания должны лечь в основу обвинений Соединенных Штатов в терроризме.

– А мне зачтут мои показания в качестве «явки с повинной»? – с надеждой в голосе вопросил он вновь.

– Нет, – жестко пресек робкий оптимизм Рахлина оперуполномоченный. – Это не вы пришли к нам, а мы к вам, в моем лице, а значит, о явке с повинной не может быть и речи. Да и на что она сдалась вам, эта явка?

– Ну, как же для чего? – недоуменно проговорил Рахлин. – Для суда, конечно.

– Э-э-э, – протянул Иверзев, почесывая лоб, – исходя из моего практического опыта, могу сказать вам, что суд в отношении вас, скорее всего, будет чистой формальностью.

– Не понял? – вскинул брови лежащий на кровати обвиняемый.

– Да, что уж тут не понять? – пожал плечами Егор Семенович, вставая со стула. – На смертную казнь у нас, как вы наверняка знаете, объявлен бессрочный мораторий, и даже обстоятельства чрезвычайного положения, допускающие применение мер, выходящие за рамки принятого к вам не относятся, ибо они применимы только к тем, кто пойман на месте преступления. А специальных колоний, для парализованных, у нас не имеется.

– Значит…?! – просветлел на миг лицом Рахлин.

– Значит, Бог на свете все же есть, – закончил за него Иверзев, недобро сверкнув щелочками глаз, будто целился в переносицу пациента реанимации. – И он уже достаточно наказал вас за ваши злодеяния, определив ваше дальнейшее существование в подобном виде. Я не знаю, сколько Он вам отпустил сроку, но поверьте, вы еще не раз пожалеете, что не окончили свои дни в той подворотне. И молите Его о ниспослании милосердия вашей жене, согласившейся выносить за вами дерьмо, всю оставшуюся жизнь.

Еще раз, передернув брезгливо плечами, он встал, и, не попрощавшись, направился к выходу. И тут в голове у него прозвенел звоночек, да так отчетливо, что ему пришлось невольно замедлить шаги. «А почему реаниматолог так настаивал на переносе его визита к подозреваемому на следующий день или хотя бы до вечера? Что же такое должно произойти в этот период времени?» И не додумав до конца эту мысль, он уже понял, что должно произойти. Дойдя до самой двери, он невольно оглянулся, быстро окидывая цепким взглядом палату и все, что в ней находилось. Взгляду практически не было за что уцепиться. Кровать с пациентом, низенькая прикроватная тумбочка, стул для посетителей, контрольно-измерительные приборы, развешанные по стенам, вот и все нехитрое убранство, из которого, даже при наличии недюжинной смекалки, никак не соорудить мало-мальски приличную баррикаду. Разочаровавшись в обстановке, опять повернулся к двери. Тут тоже все было понятно. Стеклянная двухстворчатая дверь открывалась и закрывалась исключительно благодаря фотоэлементам, расположенным по бокам изнутри и снаружи палаты. Но больше всего расстроил Иверзева факт отсутствия у дверей ручек, которые при случае можно было бы заблокировать, хотя бы на время, связав их больничным полотенцем. «Ну да, все как на Западе. Дверные ручки – рассадник микробов, а потому долой их к чертовой матери» – досадливо хмыкнул он. Поморщившись от этого неприятного открытия, он пощупал стекло пальцами, однако, и без того было ясно, что стекла дверей отнюдь не пуленепробиваемы. Нечего было и думать, чтобы принимать оборонительный бой в палате, подвергая опасности жизнь очень ценного свидетеля, от которого в ближайшее время попытаются избавиться всеми доступными методами. Поэтому выйдя из палаты, майор не стал никуда уходить, а остался на месте, прикрывая своим телом такую ненадежную стеклянную дверь. Достав из внутреннего кармана сотовый телефон (а может и вовсе не сотовый, кто их там разберет с их «наворотами») скороговоркой начал негромко докладывать ситуацию, а в конце недолгого монолога почти в приказном тоне, несмотря на то, что явно разговаривал с начальством, произнес:

– … поэтому срочно высылайте специальный бронированный реанимобиль в сопровождении усиленной охраны и спецгруппу захвата. Срочно! Боюсь, что один я долго не смогу продержаться…

На том конце, по-видимому, всерьез восприняли полученную информацию, поэтому тоже не стали утруждать майора расспросами, а коротко бросили:

– Выезжаем. Держись.

Вернув сотовый на место, Иверзев почесав лоб, полез в другой карман и достал оттуда пистолет больше всего похожий на игрушку, настолько маленьким и несерьезным он выглядел со стороны. Опустив руку с пистолетом вниз, чтобы она не устала в ожидании обещанной подмоги, ведь, как-никак, а вес «игрушки» в снаряженном состоянии составлял почти целый килограмм, он остался стоять, замершим истуканом, возле двери палаты. Коридор реанимационного отделения был почти пуст, если не считать обычного хождения медперсонала, но так как палата, в которой находился Рахлин, располагалась в самом конце коридора, сюда никто не совался. Видимо информация о том, что тут находится особо опасное лицо, возымела свое действие, поэтому майору не составляло особого труда контролировать коридор на всю глубину. Минут через пять-семь он уже было, совсем поверил в то, что пронесет нелегкая, когда чутким ухом уловил характерный звук работающего лифта, располагавшегося в холле за углом и его открывающихся створок (реанимация находилась на третьем этаже). Он внутренне напрягся. Через несколько мгновений из-за поворота показалась тележка, на которой обычно развозят по палатам либо медицинские инструментарии и медикаменты, либо обед для неходячих пациентов. Тележку впереди себя толкала рослая медсестра. Накрытое чем-то белым, содержимое тележки мелодично позвякивало в такт ее шагам. Вид медсестры сразу не понравился майору, было в нем что-то очень неестественное и противоречивое. Ну да. Мысли, как вспышки молний замелькали в его голове: « Почему она привезла на лифте свою медицину, ведь все необходимое находится уже здесь? Почему она в маске? Местные нарочито ходят без масок, вопреки всем карантинным предписаниям. К тому же это реанимация, а не инфекционное отделение. Почему она озирается вокруг, будто никогда раньше здесь не бывала? Новенькая, что ли? Какая она все же здоровая! Ей бы не в больнице работать, а шпалы укладывать». Все эти мысли пронзили мозг Егора буквально в одно мгновенье. Оставался последний штришок, чтобы оформить ясную картину подозрений. И этот штришок не замедлил найтись. Ботинки! В просвете между металлических ножек тележки из-под длинного белого халата дылды-лжемедсестры мелькали ботинки армейского образца. Их взоры встретились